Катенок в памперсе (женская регрессия)

Считается, что ночное недержание мочи – проблема мальчиков, но в моем случае это не так. Брат, на пару лет младше меня, уже давно не имел ночных «протечек», а мне исполнилось 8… 9… 12, а я по-прежнему надевала на ночь подгузники.

«Ничего страшного - уверял маму семейный врач, убедившись, что физически я здорова. - У всех разный темперамент, разный характер… девочка вялая, но впечатлительная – ничего, научится в туалет ходить!». Возможно, если бы не этот успокаивающий спич, мама заволновалась бы раньше, но раз доктор сказал, что все в порядке, а в магазинах есть подгузники для подростков, то, наверное, ничего страшного?

Попробуйте приучиться к туалету, если вы каждую ночь в подгузнике – так или иначе, ношение памперса вошло у меня в привычку. К тому же мне был приятен наш с мамой утренний ритуал, когда она будила меня и освобождала, еще не до конца проснувшуюся, от мокрого и тяжелого подгузника. Потом протирала промежность и попку влажной салфеткой и смазывала детским кремом – это было так приятно! Настолько приятно, что я не обращала никакого внимания на насмешки брата, дразнившего меня грудничком и даже похуже, когда мамы не было рядом.

Всю ненормальность своего положения я ощутила в четырнадцать, когда маме пришлось на пару недель уехать в другой город, к заболевшей бабушке. На это время все ее домашние обязанности оказались переложены на папу, в том числе и моя интимная побудка. Такое уже случалось лет пять назад, и тогда я совершенно не стеснялась папы. Но сейчас, когда он утром ласково потрепал меня по голове, откинул одеяло и энергично потянул вниз непромокаемые трусики, я мгновенно проснулась...




- Так, как дела у Катенка? (меня зовут Катя, так что это мое домашнее прозвище)

- Ого, да ты написала целый литр, наверное! – прикинул он памперс в руке на вес. – Давай, протрем тебя салфеткой, разводи ножки шире!

Смутившись, я совершенно не сопротивлялась, когда он высоко поднял мои ноги, чтобы протереть попку, и когда широко развел мне бедра, нежно протирая писю, уже сильно заросшую волосами.

- Ах ты, а крем-то я забыл! – воскликнул он, и тут же позвал брата – Антон, иди сюда, и прихвати детский крем из ванной!

Надо сказать, брат редко становился свидетелем моего утреннего туалета, и никогда – участником. Однако сегодня, похоже, все изменилось.

- Выдави немножко прямо сюда, на писю, - скомандовал папа, все еще держа меня за бедра.

- Ух-ты, какая Катька волосатая! – не удержался Антон от восклицания. Открывшееся его глазам зрелище не то, чтобы возбудило его (ему было всего 12), но определенно дало пищу его воображению.

- Ну, она уже большая девочка, а у больших девочек растут волосы на лобке –прокомментировал папа, - у нее и месячные уже вот-вот начнутся.

Тут ему пришлось пуститься в объяснения, что такое месячные и почему они у меня начнутся – в это время он продолжал втирать мне крем в бедра и промежность, а Антон – глазеть мне точно между ног.

Я как-то внезапно ясно осознала, что лежу, раскинув ноги, перед двумя мужчинами, и пусть это отец и брат, но отец еще вовсе не старый (ему и 40 нет), да и брат уже много чего понимает.

На следующее утро я хотела проснуться пораньше, чтобы избавиться от подгузника самостоятельно, но, конечно, проспала. И вновь папа с Антоном раздевали меня вместе. Так прошла первая неделя. В выходные к Антону пришли друзья, и так шумели, что совершенно меня достали. Мы начали вяло переругиваться с Антоном, но вскоре он решил обратиться к авторитету отца.

- Пап, скажи Катьке, пусть надевает подгузник и валит спать! – закричал он.

- Катя, в самом деле, ну ты же явно устала, - рассеянно отозвался папа, оторвавшись от

компьютера. – Мальчишки, вы галдите потише. Катя, пачка памперсов, кажется, закончилась, достань свежую из комода!

Мальчишки как раз расположились в общей комнате, где стоял комод. Там мама хранила скатерти, какие-то ткани для шитья и мои подгузники. Антон демонстративно достал одну пачку, вскрыл ее прямо перед своими приятелями, достал один памперс, развернул, встряхнул и вручил мне.

- Ну, иди, - довольно грубо подтолкнул он меня. – Или малышке помочь одеться?

Я совершенно обалдела, и не столько от того, что меня отправили спать в семь вечера, столько от того, что в совершенно определенном контексте перед друзьями Антона было упомянуто, что я буду спать в подгузниках! До этого я как-то не задумывалась, обсуждается ли этот аспект моей жизни при посторонних – просто к слову, видимо, раньше никогда не приходилось. Но сейчас я каждой клеточкой ощущала, как уши мальчишек превратились в локаторы. В каком-то оцепенении я подмылась и натянула памперс. Спать мне, разумеется, не хотелось, я прислушивалась к говору мальчишек и мучилась догадками, что еще расскажет брат о моих маленьких слабостях? У меня хватило ума осознать свою уязвимость и понять, что лучше с ним не ссориться.

Возможно, рассказал он друзьям не так и много. Хотя о моей проблеме стало известно в школе на следующий день, я не стала объектом издевательств, как опасалась. Одна подружка подошла и сочувстdенно сказала, что сама до 10 лет спала в памперсах, а другая призналась, что до 12 лет регулярно мочилась в постель. Словом, моя проблема вовсе не была какой-то редкостью.

После этого случая к нам в дом стал захаживать дядя Дима, отец Сереги, приятеля моего брата и одного из тех, кто был свидетелем нашей ссоры. С женой дядя Дима давно был в разводе и его сын жил с матерью. Так что само по себе это было немного странно – он хоть и был знаком с моими родителями (они встречались на школьных собраниях), но явно не настолько близко, чтобы приходить в гости. Но сперва он уговорил папу что-то покрасить в классе, потом – свозить мальчишек на экскурсию, а там уже они подружились и спустя года полтора он стал у нас своим человеком.

Сначала он вроде не обращал на меня внимания – задавал какие-то дурацкие вопросы, вроде часто ли приходится родителям наказывать меня за непослушание, хорошо ли я учусь, не ссорюсь ли с младшим братом… Я терпеливо отвечала, что очень послушная, так что наказывать меня не за что, учусь прилежно, брата уважаю. Потом дядя Дима стал больше разговаривать обо мне с моими родителями. Например, мог вдруг поинтересоваться, не пора ли мне уже спать, и попросить, что бы я перед сном зашла пожелать им спокойной ночи. При этом он всегда обнимал меня, даже сажал на колени и обязательно клал руку мне на бедро, а часто и шутливо хлопал по попке. Я смущалась, потому что памперс громко шуршал при этом, да и вообще, под пижамными штанами его было хорошо видно – легкий трикотаж обтягивал подгузник. В общем, было понятно, что он в курсе моих проблем.

Несколько раз мы оставались наедине – он заходил к нам, как он говорил, просто по пути, когда родителей не было дома. Обычно ненадолго – на полчаса, не больше, казалось, он остается из вежливости, чтобы не демонстрировать, что я ему неинтересна. Постепенно мы начали болтать обо всем – о книгах, о музыке, о моих одноклассниках. Не помню, как и когда в наших разговорах всплыла тема моих подгузников, но это было настолько естественно, что я совершенно не стеснялась и даже сама показала ему пачку подгузников любимой марки и свой детский крем.

Может, это и было ненормально… ну, чуть-чуть. Но мне нравилось с ним разговаривать, он всегда прислушивался к моим словам и вообще, был человеком интересным, особенно для девочки-подростка: много знал, много где побывал.

Тем большим было мое удивление сразу после школьного последнего звонка, когда мама и папа позвали меня вечером «для серьезного разговора».

- Я понимала, что ты нравишься Диме, но мне и в голову не приходило, что все так серьезно и так быстро! – взволнованно сказала мама. Я вообще не понимала, о чем речь, поэтому тупо молчала.

- Понимаю, что вам хочется побыстрее сыграть свадьбу, - продолжил папа, - но я твердо сказал, что сперва ты все-таки сдашь выпускные экзамены, а потом уже замуж!

- Вы считаете, мне следует выйти за него замуж? – только и смогла спросить я, ошарашенная таким поворотом.

- Ну, если ты уверена в своем решении милая, то почему нет? Он разумный и, кстати, состоятельный человек. Конечно, несколько старше, чем мы ожидали, но с твоим характером тебе нужно твердое руководство, так что это, наверное, лучший выбор! – сказала мама.

Ошеломленная я отправилась в постель, но заснуть мне, разумеется, не удалось. Я даже представить не могла, как и что нужно сказать родителям, уверенным, что это я – инициатор этого бредового замужества…

С «дяди Димы» я с трудом переключилась на просто Диму – с одной стороны, он был ровно вдвое меня старше – мне 17, ему 34, с другой – все-таки теперь это был мой жених. Он же вел себя так, словно мы все это время только о любви и говорили – это было странно и как-то непонятно.

Экзамены помню плохо, кажется, мне понаставили троек из жалости, что автоматически закрыло мне дорогу в вуз. Зато помню, как Дима возил меня по шикарным салонам свадебной моды. У него действительно оказалось много денег – я раньше и не задумывалась, насколько прибыльным был его бизнес. В выборе свадебного платья он был непреклонен – только пышный кринолин, широкий, на жестких обручах. Остальное, кроме фасона, его не особенно волновало – эти решения он позволил мне принимать на свое усмотрение. Через неделю после выпускного была наша свадьба. Накануне он подошел ко мне, чтобы обсудить последние детали.

- Катенок, день предстоит длинный – ЗАГС, фотосессия, ресторан… Платье у тебя, конечно, роскошное, но как быть с туалетом?

Эта мысль до сих пор не приходила мне в голову, так что и сказать мне было нечего. Я представила себя в своем метровом кринолине в туалете ресторана, и мне стало смешно и дурно одновременно. К счастью, у Димы нашлось отличное решение.

- Катенок, одень под кринолин памперс! Тот самый, повышенной впитываемости, для «сухой ночи». Если что – сделаешь делишки в подгузник, и все!

Свадьба для меня была незабываемой… то есть, она для каждой невесты незабываема, но, уверена, редко какая невеста ссыт в ЗАГСе под марш Мендельсона, или в ресторане, под крики «Горько!» Потом, разглядывая свадебные фотографии, я совершенно четко могла определить моменты собственного мочеиспускания – как оказалось, у меня при этом делалось такое напряженное и отстраненное лицо, что только полный идиот не заподозрил бы, что что-то не так…

Брачная ночь прошла в доме Димы, вернее, теперь уже в нашем доме. Я, разумеется, была девственницей, что не удивительно, учитывая, насколько платоническим был наш роман. Дима сам с удовольствием, не спеша расшнуровал мой кринолин, а потом нежно стянул памперс, готовый лопнуть от наполненности. В доме было несколько санузлов, в том числе и роскошный, с джакузи, примыкающий к нашей спальне. Я уже бывала здесь несколько раз в гостях, и ожидала, что вечер мы начнем именно там, в джакузи с пеной, шампанским и при свечах, но Дима повел меня в небольшую гостевую ванную, тоже рядом с нашей комнатой. Там была совсем маленькая ванна, кажется, метра полтора в длину – не больше. Дима помог мне туда опуститься и стал мыть, как ребенка, особое внимание уделяя тому месту, которому вскоре предстояло претерпеть серьезные изменения. Я обратила внимание, что вся косметика в ванной была детской, даже не просто детской, я малышовой – просто какая-то выставка «Джонсонс Бэби». Поскольку детей, а тем паче – младенцев в доме не было, то, кажется, это будет моей персональной ванной?

Затем Дима вытер меня и на руках отнес на кровать. Я сильно нервничала и не могла даже пошевелиться – просто как паралич какой-то.

- Ты же знаешь, что сейчас случится, Катенок? – спросил он, глядя мне в глаза.

Я сглотнула и кивнула – в общих чертах я, конечно, понимала, что происходит между мужчиной и женщиной, но с деталями у меня было не очень хорошо.

- Тебе будет немного больно, но я постараюсь сделать все, чтобы тебе было и приятно тоже. Раздвинь ножки пошире.

Он взял детский крем и стал натирать мне писю так, словно только снял памперс. Другой рукой он нежно мял и пощипывал мне грудь, потом принялся целовать и покусывать ее. Со мной до сих пор так никто не обращался, я невольно сжалась и попыталась отодвинуться.

- Тебе неприятно, Катенок? – спросил Дима.

Я робко, чуть заметно кивнула. Вдруг это ненормально? Или обидит его?

- А здесь приятно? – он стал быстрее теребить мне писю, проникая пальцами между складочками. Я снова кивнула – это было похоже на мамины ласки, даже приятнее. Вернее, было бы приятнее, если бы не было так страшно. У меня пересохло во рту, дышать было трудно.

- Раздвинь ножки, Катенок, широко-широко! Умничка, теперь согни их вот так… Да, держи
руками под коленками, прижимай их себе плотнее. Вот молодец, какая хорошая девочка!

Слушать простые команды было легко - я постепенно начала успокаиваться и расслабляться. Поглаживания Димы становились все энергичнее, его пальцы скользили по измазанной кремом писе до попки, задерживались там на секунду, щекотали дырочку и торопились обратно, вверх, он массировал, теребил, пощипывал… Мне безумно захотелось податься навстречу его руке, раздвинуть ноги еще шире, буквально вывернуться наизнанку, чтобы его пальцы щекотали меня изнутри… Тепло волнами разливались по моему животу, волны становились чаще, сильнее, гораздо сильнее тех ощущений, что возникали, когда писю смазывали кремом мама или папа. Я застонала, подалась навстречу чудесной руке мужа, изо всех сил прижала к себе коленки и… провалилась в чудесную теплую тьму. Когда я очнулась, мне было так хорошо, так легко и приятно, что я заплакала от счастья.

И тут же поняла, что, во-первых, это как-то не похоже на то, чего я ожидала, а во-вторых, на пике наслаждения я… немного писалась. Это было глупо и ужасно стыдно! Но Дима только рассмеялся.

- Ой, кажется, какая-то девочка случайно описалась! Ну что, мой Катеночек, тебе же понравилось? Теперь нужно немного потерпеть, а мне придется сейчас как следует поработать – надо же сделать тебя женщиной! Не бойся, я все сделаю быстро и осторожно. Ложись так, как ты лежала раньше!

Я с удовольствием снова задрала ноги. Дима обернул полотенцем небольшую подушку и

подсунул ее мне под попу, так что та оказалась задрана довольно высоко, а главное – поверхность подо мной снова оказалась сухой. Я изо всех сил вцепилась руками в свои бедра и зажмурилась. Дима пристроился сверху, я чувствовала, как что-то большое и шелковистое начало тыкаться мне в писю, раздвигать ее губки. Мне стало страшно, этот предмет определенно не мог поместиться внутри меня, нет, нет! Я уже хотела объяснить Диме, что ничего не выйдет, но тут он сказал:

- Ну, с богом! Поехали! – и сильно навалился на меня, одновременно пихая свою штуку вглубь.
Сперва было просто чувство распирания, какого-то инородного тела, скользящего в писе. Однако спустя секунду я почувствовала острую и очень сильную боль и даже как будто треск, словно порвалась плотная ткань. Я закричала.

- Ну, Катенок, ну, терпи-терпи-терпи, - приговаривал Дима, целуя меня в губы и двигаясь во
мне все быстрее. – Ух, какая ты узенькая, какая тесненькая, какая горяченькая. - Терпи-терпи-
терпи, – продолжил он, когда я начала в голос подвывать от боли. Тут он застонал и я почувствовала, как внутри меня разлилось что-то горячее. Дима, наконец, вынул из меня свой мучительный инструмент, и я выдохнула с облегчением. Боль не ушла, но притупилась, я знала, что через некоторое время ранки заживут и мне будет легче. Диме поцеловал меня, начал нежно поглаживать.

- Измучили Катенка? Измучили, Катенок плакал, - приговаривал он. – А что делать, Катенок, всем девочкам больно, зато потом хорошо.

Он вынул из-под меня подушку и полотенце, и я заметила, что оно было измазано кровью. Затем ловко надел на меня памперс – не трусики пулл-ап, а обычный, с липучками. Да так ловко – где только научился? Потом натянул на меня шелковую ночную рубашку на тоненьких бретельках – короткую, скорее маечку, слегка прикрывающую памперс. Я устала и совершенно измучилась, но заснуть не могла. Лежа рядом с мирно посапывающим довольным Димой – по сути, мало знакомым мне человеком, который только что стал моим первым мужчиной, я размышляла – что со мной случилось? Как это вообще могло произойти? И что будет дальше?